– А! То туда, то сюда. Он предложил взять меня с собой в воскресенье.
– Бред! – заявила Лилия, но не без сомнения. – Что ж, мистер Пилгрим вряд ли переманит его к себе после того, как выставил себя дураком, и в этом как раз виноват Эрнест. Кстати, что ты думаешь о новом проповеднике? – Глаза миссис Спенсер-Смит блеснули подозрением. – Он сказал, что знал тебя раньше, и просто сгорал от любопытства.
– Естественно, – отмахнулась Ханна. – Как мне тебя убедить, что я незабываема?
– И он обитал в твоих краях, – продолжила Лилия, – но поскольку ты там уже много лет не живешь… – Она вздохнула. – Я бы хотела быть за тебя спокойна.
– Даже не пытайся, – предупредила мисс Моул. – Я пока не готова ничем с тобой поделиться.
– Я думаю о твоем же благе, Ханна. Мне совершенно не понравились манеры этого человека. Если есть что‐то, о чем я должна знать, лучше признайся сразу.
Ханна покачала головой:
– Я не предам его.
– Его?! – вскричала Лилия.
Ханна изобразила улыбку, которую так любил Уилфрид и которой Лилия не доверяла.
– Полагаю, тебе не приходило в голову, что он и сам может тревожиться из-за своих маленьких тайн?
Глава 33
Вечером должен был вернуться Уилфрид, и мисс Моул, медленно идя домой, мысленно радовалась, что скоро его увидит. Если кто и мог вернуть ей любовь к себе, так это Уилфрид. Ее маленькая вылазка в город полностью провалилась. Шляпку Ханна не купила, к тому же наплела Лилии небылиц о мистере Пилгриме, что было равносильно лжи, а ведь до сегодняшнего дня экскурсы Ханны в область вымысла не переходили границу, за которой могли причинить кому‐то реальный вред. Проступок был тем серьезнее, что мисс Моул ни в малейшей степени не возражала бы против причинения вреда мистеру Пилгриму, однако в итоге нанесла удар по собственной, хоть и своеобразно понимаемой честности, и это был не последний удар. Выбор стоял между честностью экономки и ее сокровищем, и не для того она оберегала свое достояние в течение десяти лет, чтобы на него дохнули возмущенное лицемерие и мстительная злоба мистера Пилгрима. Усталая и разочарованная, Ханна брела по улицам, в кои‐то веки не обращая внимания на окружающую жизнь. Она забыла напомнить себе, что в этой грандиозной драме у нее лишь крошечная роль, что вереницы мужчин и женщин, идущих с работы домой или в противоположную сторону в поисках развлечений, чувствуют такую же всепоглощающую важность своей жизни, как и она; она забыла маленькую проповедь Роберту Кордеру о бесконечности, солнце, луне и звездах; она позволила личным бедам заслонить мир серой тучей, и трамваи, эти дребезжащие на ходу волшебные фонари, тени деревьев на тротуаре и даже звук собственных шагов, который она часто воспринимала как знак продвижения вперед и приключений, утратили свою красоту и значение. В ее сердце поселилась непризнанная вера, что ложь и увертки – слишком большая цена за нераскрытую тайну. Признай это Ханна, и ей больше не пришлось бы платить за воспоминание об идеальном чувстве, да она и не захотела бы его скрывать, но, ловко обойдя в уме нежеланное признание, она продолжила мечтать, какой могла бы быть настоящая любовь. Увы, такая любовь не приходит к бесчисленным мисс Моул нашего мира, а ведь ей уже почти сорок. И, думая так, она позволила нахлынуть на себя грозной волне одиночества, которого так долго избегала, и беспомощно остановилась посреди улицы, ожидая, пока поток не поглотит ее полностью. Волна отхлынула, оставив экономку разбитой, но стоящей на ногах, и в этот момент Ханна страстно жаждала, чтобы кто‐то протянул ей руку, на которую можно опереться, прежде чем следующая волна собьет ее с ног. Но ее желание было тщетным, и по Бересфорд-роуд продолжила идти усталая женщина, которую не утешал даже рубиновый свет в окнах мистера Самсона.
Едва войдя в дом, она приняла свой обычный компетентный вид. Работодатели не ждут от слуг видимого проявления эмоций, и профессиональная гордость выпрямила осанку мисс Моул, когда она вошла в столовую. Однако при виде Уилфрида, который сидел у камина, слушая рассказы кузин, и резво вскочил при ее появлении, экономка испытала то же чувство, что и в момент получения его рождественского подарка: вызывающую слезы благодарность, что Ханна нравится кому‐то сама по себе, а не за то, что она для него делает. И она положила руку юноше на плечо и поцеловала его в щеку, естественно и без всякой задней мысли, как поцеловала бы сына.
– Мисс Моул! – вскрикнула Этель, и ее голос, вращающиеся глаза, блеск зубов и сдерживаемая пружинистость тела снова выдали в ней молодую лошадку, которую Ханна пыталась приручить, теперь испуганную, потрясенную и отчаянно завидующую кузену.
– Да? – любезно откликнулась экономка, но посмотрела на Рут, которая натянуто улыбалась, а Уилфрид, смеясь, схватил Ханну за руку и драматично произнес:
– Мы выдали себя, Мона Лиза! Но ни один джентльмен, скомпрометировав даму, не откажется загладить свою вину. Вы должны выйти за меня замуж!
– Уилфрид! Нельзя же так! – завопила Этель. – Она годится тебе в матери!
– Я не настолько стара, – возмутилась Ханна. – И довольно глупостей, я ко всем обращаюсь. Неужели в вашей семье поцелуи так редки, что при виде них вы пугаетесь? Прости, Уилфрид, я поцеловала тебя по рассеянности.
– Не портите удовольствие! Я очень благодарен. Рут меня не поцеловала, Этель тоже…
ebooksa