– Да мне такое и в голову не пришло бы! Я не поцеловала даже родного брата!
– Возможно, именно поэтому он сбежал в Южную Африку, – вставил Уилфрид.
– Но ты же знаешь, что дело в другом, – беспомощно проблеяла Этель, а Рут коротко и невесело рассмеялась.
– Боже, боже, что за переполох! – усмехнулась Ханна. – Единственное, что я могу предложить, это всем нам облобызаться и оплакать побег Говарда.
– Да не в побеге дело! И вы это знаете, просто я считаю, что поцелуи должны быть священны, и не понимаю, почему вы позволяете себе такие вольности с Уилфридом.
– Тогда позволь объяснить, – сказала экономка. Тело ее подобралось, а глаза блеснули яркой зеленью, как у кошки, готовой прыгнуть на добычу, и тишина повисла в маленькой компании в присутствии этой новой и грозной мисс Моул. Подержав слушателей в напряжении несколько секунд и насладившись этим маленьким торжеством, она отогнала прочь мысли, грозившие излиться речью, и благосклонно улыбнулась всем троим, вспомнив, что они дети. – Потому что он милый мальчик, – сообщила она, – и он мне нравится.
– Но он мужчина! – возразила Этель с упрямой смелостью, и Ханна, дразня, окинула Уилфрида взглядом с ног до головы и согласилась:
– Да, однажды он станет мужчиной.
Никто не улыбнулся в ответ на ее слова, и она почувствовала, что в комнате витает некое накаляющее атмосферу постороннее влияние, о котором Ханна ничего не знает, но ощущает его скрытую злобность. Она взглянула на Уилфрида и увидела, что он так же озадачен, пытаясь отыскать за невинным поцелуем объяснение напряжению, возникшему между его младшей и старшей кузинами. В Этель осторожность боролась со свойственной ей искренностью и желанием вывалить все как есть, а Рут, которая сидела в кресле, подогнув под себя ноги и выпрямив спину, напоминала юного судию, взвешивающего неведомые улики против неназываемой персоны.
– Я думаю, – выдавила наконец Этель, – что мне следует рассказать отцу. – И даже сейчас обернулась к мисс Моул, ожидая ее совета, и хотя вслух девушка его не попросила, лицо ее приняло знакомое умоляюще-жалкое выражение обиды и недоумения.
– Не будь дурой, – отрезал Уилфрид. – Бедняге и так хватает переживаний. Сначала сын сбежал, теперь племянник поцеловал мисс Моул: дядюшка просто не захочет ничего слышать.
– Это мисс Моул тебя поцеловала!
– А я тут же поцеловал ее в ответ! Ты разве не заметила? – Уилфрид начал манерно растягивать слова, провоцируя Этель. – Я называю это крайне вульгарным. Не так ли, Мона Лиза?
– Нет, – возразила она. – Как ни странно, мне ничто не кажется вульгарным. Наверное, недостаток воспитания. Так странно, – продолжила она, подавшись вперед, но ни на кого не глядя, – странно, что быть уверенной в хорошем получается легко, а вот в плохое верится с трудом. И знаете, что я думаю? Это потому, что добро действительно существует, а зло – нет.
– Но как же, мисс Моул, – Этель не смогла устоять перед дискуссией, к которой имела своего рода профессиональный интерес, пусть даже ее оппонентом была мисс Моул, – мы ведь знаем, что плохие вещи существуют… например, обман.
– Да-да, у него дурная слава; но сначала узнайте человека, причину и обстоятельства лжи, и, возможно, выяснится, что он заслуживает доброй славы.
– Значит, вы считаете, что мне не следует сообщить отцу?
– Я вряд ли подходящий человек, чтобы давать тебе советы, и мне очень трудно, но я попытаюсь. Ты имеешь в виду, сообщить о поцелуе?
– Не только о поцелуе, – выдавила Этель, кусая истерзанные губы.
И тут отчетливо раздался голос Рут: