– Если да, то тебе придется рассказать и о том, что мистер Пилгрим приходил к вечернему чаю.
– О, он и вправду заходил? Декламировал стихи? – осведомилась Ханна, и никто в целом свете не знал ее настолько хорошо, чтобы за небрежностью тона распознать тревогу.
Этель повернулась к сестре:
– А почему я не могу сказать об этом отцу?
– Потому что папе мистер Пилгрим не нравится.
– Папа его не знает.
– Это все равно ничего не изменит, – отрезала Рут. – Мисс Моули, вы же рассказывали мне о своей кузине Хильде?
– Так, скорее упомянула.
– Но обещали рассказать больше! Вот так вот, Этель! А ты мне не верила.
– Я уже не знаю, кому верить, – пискнула та, смаргивая слезы.
– Да о чем вы все говорите? – удивился Уилфрид.
– И если нет ничего плохого, тогда какой смысл стараться быть хорошей? – вопросила Этель.
– Ябедничать нехорошо.
– А как не ябедничать, если хочешь рассказать правду?
– Можно придержать язык, – съязвила Рут.
– Но я беспокоюсь! – воскликнула Этель. – И что вообще такая маленькая девочка, как ты, может в этом понимать?
– Да уж побольше, чем ты думаешь!
– Тише, не ссорьтесь! – взмолилась Ханна. – Это самый странный разговор, который я когда‐либо слышала. И почему никому, кроме меня, не хочется смеяться?
– Потому что нам нравится вас слушать, – пояснил Уилфрид. – Каковы бы ни были ваши деяния, вы попадете в рай. Вам отпустят любые грехи, лишь бы вас приняли в хор ангелов.
– Да я не могу спеть ни одной ноты!