Мисс Моул

– Где спички? – спросила она.

– Вот так хорошо, – сказала Рут, глядя, как занимается и разгорается маленький огонек, – так намного лучше. А то вы стоите в темноте, словно замороженная, как будто приплыли по воздуху, совершенно бездыханная; мне даже стало не по себе. Вы ведь не горюете, нет?

– Устала, – пояснила Ханна. – Преодолела пешком много миль.

– А с домиком все в порядке?

– Не знаю. Я в него не заходила.

– Но я думала, вы за этим поехали.

– Так и было, но вместо этого я совершила долгую прогулку.

– Тогда жаль, что вы не вернулись домой пораньше, если попросту бесцельного гуляли. Вам удалось утихомирить отца насчет Говарда, – при этих неожиданных словах мозг Ханны окончательно проснулся и заработал в активном режиме, – значит, уговорили бы его и в случае с Этель. А лучше бы вы вообще никуда не уезжали.

– Несомненно, – согласилась экономка с кислой миной.

– Я имела в виду, для вас лучше. Потому что отец сомневается, что вы ездили смотреть коттедж, да вы и сами сейчас сказали, что не заходили туда, я права? Впрочем, если так и задумывалось…

Ханна слушала, как ребенок тщательно взвешивает ее поступки и намерения, как просчитывает возможные последствия, и все возрастающее удивление переходило в негодование оттого, что у девчонки хватило наглости все это обдумать и высказать ей, и наконец мисс Моул резко оборвала Рут:

– Не смей такое говорить! Если хочешь, можешь рассказать мне об Этель.

Экономка редко говорила сурово, а за ее язвительностью всегда скрывался юмор, но сегодня на юмор не было и намека, и, немного помолчав, Рут призналась:

– Ненавижу, когда после службы все начинают переговариваться между собой через спинки скамей и ряды. По-моему, люди только ради этого и ходят в молельню.

Ради возможности обсудить побуждения и мотивы человеческих поступков Ханна вынырнула бы на поверхность из любых глубин отчаяния.

– Нет, – живо возразила она, – я грешу на психологический эффект лака, которым покрыты скамьи. Наверное, в нем есть скрепляющий элемент. Ну и потом, ярко-голубой свод над головой просто вынуждает к проявлениям сердечности.

– Я бы хотела ходить в красивую церковь, где никто не болтает, пока не выйдет на улицу, да и то немного. Терпеть не могу, когда прихожане наперебой приглашают друг друга на чай и обсуждают, кто заболел гриппом и что сказал доктор. Перед службой все притворяются такими святошами, а стоит проповеди закончиться, выпрыгивают, как черти из табакерки, раскланиваются, и все такие приветливые. – Рут помолчала. – Приветливые, но не добрые по-настоящему, – медленно добавила она. – Вот так Этель и попала в беду.

Ханна присела на край кровати, глядя в пол, и за видениями желтых скамей и приходских матрон в лучших нарядах и приподнятом воскресном настроении, которых дома ждет ростбиф и хлебный пудинг, возникающими из рассказа Рут, вдруг представила себя на глубокой тропке между двумя земляными валами, усаженными деревьями, и услышала свист малиновки. Если бы Ханна в тот момент стояла на возвышенности, если бы малиновка пела сладко и отстраненно, полностью погрузившись в пение, мисс Моул, может, и не убежала бы, а так она почувствовала, что сама загнала себя в яму, а птица насмехается над ней свистом.

– Вы меня не слушаете? – спросила Рут.

Экономка подняла голову.