Он ходил по проходам, касаясь товаров и называя их, восстанавливая равновесие в магазине, в своем мире.
Последними шли сигареты, табак для которых выращивался в Северной Каролине, для некоторых – в этом самом округе: «Лаки страйк», «Вайсрой», «Кэмел», «Олд голд», «Пэлл-Мэлл».
Затем Джейкоб убрал деньги из кассы в сейф, подмел проходы, вытряхнул мусор из урн и затер тряпкой лужицу возле холодильника. Прежде чем выключить свет, он подошел к стеклянному шару автомата со жвачкой. Глядя на разноцветные шарики, положил правую ладонь на стекло и вспомнил глобус в начальной школе: учительница показывала континенты и страны, но ее палец всегда возвращался к Северной Каролине, очертания которой напоминали наковальню. «А мы с вами находимся здесь, – говорила учительница. – Прямо вот здесь».
Глава 23
Следующие несколько недель Джейкоб приходил на кладбище каждый вечер, кроме вторников и суббот. Глаза у него оставались печальными, но он начал причесываться и носить глаженую одежду. Даже набрал вес. Друзья разговаривали, сидя на ступеньках крыльца, и Джейкоб часто расспрашивал о Наоми: каких успехов она добилась в математике и чтении, в какие дни ей было хорошо или плохо, – ему словно хотелось знать каждое мгновение, которое он пропустил. После уверений, будто он не знал, что ребенок начал пинаться, Блэкберн больше не врал Джейкобу в глаза, но в последние несколько вечеров начал выпускать из воспоминаний то одну деталь, то другую. Иногда ему становилось стыдно, но разве он не имеет права сохранить некоторые воспоминания только для себя?
В это воскресенье Джейкоб надел штаны цвета хаки и полосатую рубашку поло; лицо было чисто выбрито, волосы пострижены. Он принес цветы, как делал теперь каждое воскресенье, но сегодня у него в руках была дюжина красных роз в похожей на шар стеклянной вазе. До 28 июля оставалось несколько дней, но Джейкоб, видимо, решил оставить подношение немного заранее.
– Не стоит покупать столько цветов, – заметил Блэкберн. – Их здесь и без того хватает.
– Мне так захотелось, – возразил Джейкоб.
– Что ж… – произнес Блэкберн. – Кажется, ваза не очень устойчивая. Давай ее сюда, я укреплю как следует.
– Я и сам справлюсь! – огрызнулся Джейкоб.
– Конечно. Я просто предложил, – отступил Блэкберн.
Джейкоб поставил стеклянный шар между вазой Блэкберна и могильным камнем, потом постоял у могилы, опустив голову. На этот раз глаза у него были открыты. Казалось, он что-то ищет, но никак не может найти.
– Как дела сегодня в магазине? – спросил Блэкберн, когда Джейкоб присел рядом на ступеньки.
– Справился, – ответил тот. – Похоже, люди даже грошовую жвачку не могут купить, не сказав, что со временем мне станет легче. Я такого и дома наслушался, но мама с папой хотя бы действительно стараются помочь.
Блэкберн поднял голову и посмотрел в сторону далеких гор, однако увидел только темноту. Две недели назад прошел хороший дождь, но с тех пор не упало ни капли. Блэкберн знал, что фермеры сейчас стоят на крыльце или выглядывают в окна, надеясь заметить, как горизонт вдруг вспыхнет и погаснет, словно раздуваемый очаг. Стоя на улице, они слюнявили пальцы и проверяли направление ветра. Некоторые, как иногда поступал отец Блэкберна, даже могли выйти на пыльную дорогу, пытаясь уловить запах, предвещающий ливень. Но жаркая середина лета уже миновала, и сегодня воздух был слишком спокоен для грозы.
– Ты в прошлый раз рассказывал о Наоми, о том, как ей жилось, – начал Джейкоб. – И я тут подумал: она когда-нибудь говорила о том, как мы решили завести ребенка?
– Упоминала.
– И почему об этом зашла речь? – спросил Джейкоб.
– Не помню.
– А ты постарайся, – резко бросил Джейкоб.