– Идем.
В доме они стояли перед очагом и молча пили кофе. «Интересно, часто ли в этих стенах звучали слова?» – подумал Блэкберн. Насколько ему было известно, в те времена, когда смотрителем был Уилки, такое случалось редко. А за время его работы, кроме той зимы, когда им с Джейкобом было по семнадцать, и вовсе не случалось почти никогда. В любом другом помещении затянувшееся молчание выглядело бы неловким, но здесь казалось естественным. Сосновые дрова горели быстро. К тому времени, когда чашки опустели, среди серой золы тлели уже последние угольки, но Джейкоб больше не дрожал, а его одежда почти высохла.
– Спасибо, – тихо поблагодарил он, поставив чашку на стол.
Блэкберн вышел на улицу следом за ним. Когда фигура Джейкоба скрылась из виду, Блэкберн пошел посмотреть, что он принес. Рядом с вазой самого Блэкберна стояла зеленая ваза с дюжиной роз, алых, как и лобелии, принесенные Блэкберном. Он вспомнил бледные цветы ирги, которые клал на могилу Наоми в марте. Наконец-то хоть что-то яркое.
Вернувшись в домик, Блэкберн взял с полки над очагом колоду карт и положил ее на стол. Несколько минут он не притрагивался к картам и, глядя в окно, выпил вторую, а за ней и третью чашку кофе. Туман начал рассеиваться, кое-где даже проглядывали звезды. Блэкберн думал о Шее Лири, упокоившемся с миром, и о духах с Браун-Маунтин, не знающих приюта. Его мысли обратились к Уилки – человеку, давшему Шею Лири этот покой. Интересно, жив ли еще сам Уилки? Старик приезжал всего раз, четыре года назад. Они с Блэкберном вместе гуляли по кладбищу. По словам Уилки, городская жизнь не слишком отличалась от здешней. Да, народ вокруг суетился, но никому не хватало времени, чтобы обратить на тебя внимание. «Я слишком долго ждал, прежде чем уехать», – сказал ему тогда Уилки.
Еще через час в комнате похолодало. Потом наступило одиннадцать, время ложиться спать, но Блэкберн перетасовал карты, разложил их на столе в семь вертикальных рядов и начал пасьянс. Полчаса спустя смотритель услышал тихий звон. У входя на кладбище возник огонек, потом исчез и вдруг снова появился посреди лабиринта надгробий. В центре кладбища огонек остановился, но не погас. Блэкберн решил, что это Джейкоб, потому что света автомобильных фар на дорожке он не заметил. Наверное, решил добавить что-то к сказанному раньше или просто еще немного побыть с Наоми. Может быть даже, как втайне поступали и другие, хотел оставить на могиле Наоми знак памяти, кольцо, окончательно прощаясь с ней, с их браком.
Блэкберн вышел на крыльцо и спустился по ступенькам. Теперь он разглядел, что, в отличие от ровного света фонарика, этот огонек мерцал. Лампа. Ее сияние освещало соседние камни. Блэкберн пересек стоянку и остановился у входа на кладбище. Между воротами и могилой Наоми было восемь рядов, но лампа была хорошо заметна на могильном холмике. В ее неровном свете единственное слово на камне трепетало, а филфот, казалось, медленно кружился.
Только тут Блэкберну пришло в голову, что это мог быть розыгрыш со стороны Билли. Или, что еще хуже, Раньон решил осквернить могилу. Он мог оставить машину у подножья холма, чтобы пробраться сюда. Рядом с лампой Блэкберн заметил какое-то движение, частично скрытое от него другим надгробием. Он пригляделся. В темноте начали проступать очертания фигуры чернее самой ночи. Он слышал шепот, но ни единого звука не раздавалось в ответ. Тянулись мгновения. Потом из глубины кладбища донесся плач.
Ворота были открыты, приглашая войти. Блэкберн двинулся вперед, ощущая под ногами скользкий ковер травы. Он шагал тихо и остановился на полпути там, откуда мог без помех наблюдать за происходящим. В свете лампы Блэкберн увидел силуэт женщины, стоявшей спиной к нему. На ней было черное траурное платье и вуаль, отброшенная назад и развевающаяся, словно пара шелковых крыльев. Лица и рук он не мог разглядеть и сделал еще шаг. Скорбящая обернулась, и Блэкберн увидел лицо той, что пришла оплакать собственную могилу.
Вуаль снова скрыла лицо, рука скорбящей потянулась к Блэкберну – не то с мольбой, не то с упреком, он не мог понять. Еще шаг, и он запнулся правой ногой о могильный камень, повалился набок и ударился обо что-то головой. Звезды закружились, мерцая, словно искры, поднимающиеся над костром. Когда он закрыл глаза, женский голос прошептал его имя. Блэкберн ощутил прикосновение мягкой вуали к лицу, снова услышал свое имя. Потом все вокруг поплыло, и наступила тишина.
Открыв глаза, Блэкберн увидел только небо. Он сосредоточил взгляд на одной звезде, дожидаясь, пока вселенная перестанет раскачиваться. Наконец звезды успокоились, и он приподнялся на колено. Обе вазы по-прежнему стояли на могиле, но ни лампы, ни ее владелицы не было видно. На нетвердых ногах Блэкберн доплелся до дома и еле успел разуться, прежде чем снова провалился в темноту.
Наутро не сразу удалось проснуться. Блэкберн решил, что ему всего лишь приснился сон, и снова закрыл глаза. Когда он очнулся в следующий раз, уверенности поубавилось. Голова болела. На подушке темнели пятна крови. Он коснулся виска и почувствовал шишку размером с яйцо. Сев на кровати, Блэкберн ощутил головокружение. В голове стучало, словно молотом били по наковальне. Он пошел в ванную, высыпал в чашку с водой порошок обезболивающего, выпил лекарство и, вернувшись в постель, уснул снова.
К середине утра головная боль немного утихла. Блэкберн снова пошел в ванную и пропитал йодом тряпицу. Прижав примочку к голове, выбрался в переднюю комнату и выглянул в окно. Дождь и туман рассеялись, на востоке светило солнце. Его и Джейкоба букеты по-прежнему стояли на могиле Наоми точно там же, где и были накануне. Блэкберн посмотрел на тряпицу и, увидев на ней кровь, снова коснулся пальцем шишки. Как можно быть в чем-то уверенным после такого удара?
– Я видел ее, – вслух произнес Блэкберн. Она обернулась и посмотрела на него. Наверное, он спятил. Блэкберн налил кофе в чашку и сел, глотая жидкость с такой жадностью, словно это был чудодейственный эликсир. В голове возникали новые воспоминания, словно всплывая в мутной воде: единственное слово на могильном камне в свете лампы, неполное имя, частично скрытое, как когда-то имя Шея Лири.
Блэкберн отнес тряпицу в ванную, сполоснул ее и умылся. Вернувшись, он снова посмотрел в окно. Солнечный свет наполнял кладбище, переливаясь на каплях воды. Она пришла к нему, не к Джейкобу, хотя именно Джейкоб должен был добавить на этот камень имя Наоми. А если Джейкоб отказался? Но она могла появиться и по какой-нибудь другой причине. Блэкберн не заметил, было ли на пальце у друга обручальное кольцо, когда тот уходил с кладбища. Не это ли оплакивала Наоми?
В первую очередь Блэкберн решил проверить могилу и вышел на улицу. Ворота были открыты – лишнее свидетельство того, что ночное происшествие ему не привиделось. Блэкберн пробрался между надгробиями. На могиле обе вазы были на тех же местах, где и раньше, но, приглядевшись, Блэкберн заметил узкую полоску потревоженной земли у основания камня и замешкался на мгновение, но решил, что обязан все узнать. Он погрузил указательный палец в рыхлую землю и что-то нащупал, однако это явно было не обручальное кольцо Джейкоба. Блэкберн вытащил предмет из земли. Овальная рамка для фотографии, небольшая, размером с ладонь. Протерев стекло, Блэкберн увидел лицо младенца. Он перевернул рамку, стряхнул с нее землю и прочитал надпись на обороте: «Энни-Мэй Хэмптон. Твоя дочь». На нижнем краю рамки значилось: «Фотосалон Хадсона. Пуласки, Теннесси. Август 1951 г.».
«Этого не может быть!» – промелькнула в голове Блэкберна первая мысль, и он имел в виду не слова, а сам предмет, который держал в руках. Но, сжав ладонь, словно из боязни, что фотография может исчезнуть, Блэкберн ощутил металл рамки, ее плавный изгиб, твердость. Почувствовал гладкость стекла. Он разжал ладонь и снова прочитал надпись и дату. Потом перевернул фотографию и вгляделся в лицо младенца. Ребенок Наоми, дочь. В голове возник вопрос, а вместе с ним – и ответ. Вуаль была отброшена лишь на мгновение. Один-единственный взгляд. «Похожи как две капли воды», – как говорила Наоми.
Но Лайла не могла прийти из Теннесси пешком. Блэкберн положил фотографию в нагрудный карман и вышел на дорожку. В траве у самой дороги он увидел свежие следы шин и обгоревшую спичку. Теперь становилось понятно, зачем миссис Хэмптон лгать Джейкобу об отъезде Кларков. Должно быть, те сами не хотят знать бывшего зятя. Иначе зачем приходить ночью, зачем прятать фотографию? Но на снимке была написана фамилия ребенка – Хэмптон. Почему не скрыли и ее?
«Его дочь жива, так перейди через дорогу и скажи ему!» А что дальше? Одно можно было сказать точно: Хэмптоны сделают все, чтобы Блэкберна уволили. Проще всего было бы положить фотографию на место, только закопать поглубже, чтобы ее никто больше не нашел. Вместо этого Блэкберн зашагал по дорожке, но не к кладбищу, а к дому священника.
– Мне нужно взять вашу машину, – сказал он, когда преподобный Ханникат подошел к двери.