Мисс Моул

Такого рода мысли занимали его лишь в домашней обстановке; за пределами дома преподобный моментально о них забывал, если никто не освежал его память. Он шагал по улицам, навещал больных, присутствовал на заседаниях комитетов с энергией и живостью, которые создали ему репутацию человека действия. Деяния Роберта Кордера в основном были деяниями комитетов, но его упоение властью (которая никогда не представала его уму в истинном виде, разбавленной до безопасного состояния), жизнерадостный вид, красивая кудрявая голова и убежденность в том, что он играет важную роль в религиозной и светской жизни Рэдстоу, наводили других на мысль, что проповедник является ценным членом общества, и заставляли его самого еще больше ценить себя. Тех, кто пребывал в скорби или болезни, одно появление мистера Кордера заново пробуждало к жизни; зная это, он мог им помочь и совершенно искренне желал оказывать такого рода помощь. И конечно, неизбежно страдал, чувствуя себя пренебрегаемым и недооцененным, когда возвращался домой, где его важность и полезность преуменьшались из-за тупости и своеволия обитателей.

Преподобный обладал невеликой способностью к сосредоточению и не жаждал тишины и покоя для чтения и размышлений; когда он не принимал посетителей, заняться в доме ему было нечем, особенно когда письма отвечены, а проповеди подготовлены. Зато у него находились время и желание прислушиваться к голосам и шагам, звону колокольчиков и хлопанью дверей и на основе этого строить предположения и критику. Проходя через прихожую, мистер Кордер мог услышать бормотание, доносящееся из кухни, которое перемежалось взрывами смеха, и под надуманным предлогом, вроде срочно понадобившейся пары сапог, проникал в кухонное царство и обнаруживал мисс Моул и Дорис занятыми неким тайным делом у плиты или стола, хотя ожидал застать одну или обеих праздными.

– Пришло время помешать рождественские пудинги, – сказала Ханна в один из таких «случайных» приходов. – Хотите поучаствовать?

– Я?

– Каждый в доме должен помешать пудинг, на счастье.

Дорис отвернулась и хихикнула. Присутствие преподобного в кухне смущало девчонку, как и беззаботный тон, с которым мисс Моул обратилась к хозяину, и Роберт Кордер, правильно распознав природу этого звука, моментально сориентировался и не упустил возможности показать, что человек он простой и домовитый. Он по-мужски размашисто провернул деревянную ложку в неподатливой массе, как вдруг его ноздрей достиг знакомый запах, весьма приятный, но запретный.

– Надеюсь, в пудинге нет бренди, – сурово произнес он.

На лице мисс Моул проступило разочарование.

– Знаю, некоторые предпочитают добавлять пиво, – сказала она, – но я считаю, что с бренди лучше. Нужно было спросить у вас.

Он уронил ложку.

– Но, мисс Моул, вы должны были знать, что мы не держим в доме одурманивающих напитков! Так уж вышло, что я являюсь президентом Общества трезвости Рэдстоу.

– А разве бренди, который добавляешь в пудинг при готовке, тоже считается? – смиренно спросила она. – Простите. И что теперь делать? Боюсь, в одиночку я не смогу съесть все пудинги.

– Если их выбросить, это лишь усугубит вашу ошибку, – резко сказал преподобный. – Но на будущее, мисс Моул…

Он ушел в расстроенных чувствах. Наверняка эта женщина не может быть настолько проста, как кажется, а если не может, то кто она такая? В обычном доме можно было бы списать подобный случай как незначительный, но не у них! Дорис способна растрепать эту историю, и кто знает, какие далеко идущие последствия проявятся у девчонки в ее отношении к вопросу выпивки. Вероятно, и бренди был приобретен через молодого человека, чьи взаимоотношения с Дорис более не позволяли Роберту Кордеру считать ее человеком, незапятнанным миром плоти, а теперь вдобавок не получится предложить рождественский пудинг любому гостю.

Мистер Кордер бегом вернулся в кухню.

– А мясной фарш?

– Боюсь, он тоже испорчен, – ответила мисс Моул.

Нет, она вовсе не так проста, подумал он и вспомнил о матрасах. Его первым порывом было приказать уничтожить кулинарный провал и устроить семье беспудинговое Рождество, но пока преподобный колебался, все его пылкое негодование как‐то сдулось, и он ничего не сделал. Чего ему не хватало дома, так это небольшого комитета единомышленников, который формулировал бы резолюции и отдавал приказы, ответственность за которые разделялась бы в равной мере. Мистер Кордер опасался, что в одиночку непременно запутается и его положение пошатнется. Но когда в рождественский вечер на стол подадут пудинг, он тихонько от него откажется, и вот тогда‐то, как он надеялся, мисс Моул станет стыдно. Так что проповедник почти без промедления, но с бойкостью, приобретенной в ходе ответов на неудобные вопросы в классе для юношей, отпустил несколько подходящих к случаю, полных юмора и терпимости комментариев о маленьких домашних катастрофах и снисходительности, которую следует проявлять к ближнему в вопросах совести, однако чувствовал злость и обиду на женщину, заставившую его так изворачиваться. Но как объект подозрений и неприязни она странным образом завораживала: ему нравилось смотреть на нее – и презирать за недостаток красоты, слушать – и молча насмехаться над ее ремарками; преподобного озадачивала откровенность, чередующаяся с лукавством, и он не представлял, как избавиться от мисс Моул, не имея более веских причин, чем ничтожные придирки, которые он пока мог бы предъявить миссис Спенсер-Смит. Будучи женщиной практичной, та просто не воспримет всерьез мелкие возражения, которые он способен перечислить, и не поймет, каким образом чья‐то индивидуальность может лишить преподобного душевного покоя. Роберт Кордер начал подозревать, что мисс Моул – это бремя, которое придется нести остаток жизни, и спустя два дня после инцидента с пудингом обнаружил еще больше поводов для недоверчивых предположений.

Он увидел, как экономка прошла по садовой дорожке в наряде, который, вероятно, был лучшим в ее гардеробе, и, свернув на улицу, весело помахала рукой в сторону соседнего дома. Сгущались сумерки, но мистер Кордер ясно видел ее руку в светлой перчатке, и даже светлая перчатка показалась ему оскорбительной. Мисс Моул не было за чайным столом, и когда преподобный спросил, где она, Этель доложила, что экономка ушла. Он издал звук, выражающий сомнение, и дочь, проявив бестактную преданность мисс Моул, поспешно добавила:

– Должна же она иногда куда‐нибудь выходить.